Я не люблю поезда, потому что они медленнее автомобилей. Но в то же время,
именно в поезде человек быстрее снимает с себя маску. А зачем играть, если все
равно через пару станций сойдешь и уже никогда не встретишь своих недолгих
собеседников, уезжающих за сотни километров? Зато выговорился – и полегчало.
В этот раз мне «повезло» с попутчиками. За перегородкой резвилась несколько
неадекватная молодежь. Напротив оказалась неразговорчивая женщина лет
шестидесяти. А верхние полки предназначались для двух друзей, командированных в
Донбасс из Крыма. Один из них – Володя, Владимир, лет за пятьдесят, – с ходу
накинулся на молчавшую напротив попутчицу: «Вот вы разлеглись, и сами не спите и
нам посидеть за столом не даете». К чести бабушки, она тут же расставила все
точки над «і». И Володя переключил все свое обаяние на меня:
– Я – человек свободный и не привык, чтобы меня ограничивали, – пояснил мужчина.
– Рос в селе. Какие там знания? Но после школы решил поступать в техникум.
Провалился. Вернулся. Дожал учителя биологии, получил пятерку и подался в
мединститут. Поучился в Симферополе, потом в Горьком. Поработал в Москве. Но
врач, если он не учится каждый день, умирает как специалист. А зачем мне это
нужно? Я ведь – человек свободный. Поступил в Московский автодорожный институт.
Окончил.
Со временем купил квартиру в Ялте. Всю жизнь старался все в дом, для своих.
Казалось, живу путем. Кстати, жена у меня – полячка, красивая, сам выбирал – я
ведь свободная личность. Тридцать лет жили – каждый день ссорились. С гонором
она, да и представления у нее какие-то дурацкие: курящая женщина – падшая
женщина, пьющая – чуть не уголовница. А я дочь, загулявшую на вечеринке,
потихоньку домой занесу, баиньки уложу, комнату проветрю, чтобы мать не знала, –
заругает ведь. Вот и скандал. Словом, не выдержал, говорю себе: «Володя, ты
достоин лучшей доли», и ушел. Теперь живу с одной. Так вроде бы и ничего, но
предупредил сразу: «Рот откроешь – уйду: я – человек свободный».
– А нужна ли такая свобода? Не слишком ли дорого дается?
– Ты говоришь, прямо, как мой брат-пастор. Он все меня в церковь свою зовет. А я
придерживаюсь традиционной веры своих предков.
– Иудаизма? Мусульманства? Православия?
– Православия!
– Так и идите в православную церковь.
– Пытался – не могу. Не пускает.
– Не задумывались, кто или что?
– Да я и так знаю: лукавый.
– Ну, так и дайте ему по лапкам, вы же – человек свободный.
В ответ последовал долгий-долгий взгляд, а затем мой собеседник обреченно
подался на свою верхнюю полку.
Лариса ГОРДЕЙ
Дорогие читатели! Не скупитесь на ваши отзывы,
замечания, рецензии, пожелания авторам. И не забудьте дать
оценку произведению, которое вы прочитали - это помогает авторам
совершенствовать свои творческие способности
Реальность - Андрей Скворцов Я специально не уточняю в самом начале кто именно "он", жил. Лес жил своей внутренней жизнью под кистью и в воображении мастера. И мастер жил каждой травинкой, и тёплым лучом своего мира. Их жизнь была в единстве и гармонии. Это просто была ЖИЗНЬ. Ни та, ни эта, просто жизнь в некой иной для нас реальности. Эта жизнь была за тонкой гранью воображения художника, и, пока он находился внутри, она была реальна и осязаема. Даже мы, читая описание леса, если имеем достаточно воображения и эмоциональности можем проникнуть на мгновение за эту грань.
История в своём завершении забывает об этой жизни. Её будто и не было. Она испарилась под взглядом оценщика картин и превратилась в работу. Мастер не мог возвратиться не к работе, - он не мог вернуть прежнее присутствие жизни. Смерть произвёл СУД. Мастер превратился в оценщика подобно тому, как жизнь и гармония с Богом были нарушены в Эдеме посредством суда. Адам и Ева действительно умерли в тот самый день, когда "открылись глаза их". Непослушание не было причиной грехопадения. Суд стал причиной непослушания.
И ещё одна грань того же. В этой истории описывается надмение. Надмение не как характеристика, а как глагол. Как выход из единства и гармонии, и постановка себя над и вне оцениваемого объекта. Надмение и суд есть сущность грехопадения!
